587 слов.- Москва, расскажи! Ну чего ты, расскажи!
Москва задумчиво проводит по светлой голове, смотрит на своё отражение в сизом небе. "Седею", - грустно отмечает, перебирая когда-то ослепительно-золотые волосы, а ныне разбавленные белыми прядями. - "Совсем как..."
Рим сидит прямо на песке, а вокруг него - солнце, ослепительное, жгущее, отражающееся от его белоснежных одежд и серебряных волос так, что просто невозможно смотреть. Но Москва смотрит, жадно, до отпечатка этой ирреальной фигуры на сетчатке глаз: он впервые видит его так близко. Рим усмехается и поворачивает голову в сторону:
- Кто к нам пожаловал. Это ты его привёл, Константинополь?
А тот стоит в тени раскидистого благоухающего дерева, палящие лучи не достигают его, позволяют рассмотреть во всей красе. Он, в отличие от сияющего Рима, кажется настоящим, очень близким, и от этого ощущения ещё сильнее колотится сердце. У него густые смоляные кудри и кожа цвета бронзы, изящный стан, красоту которого не способны скрыть просторные одежды. Рим улыбается ему, растягивая свои тонкие губы - он любуется им, да и Москва не может отвести взгляда. Словно прекрасная античная статуя, которой коснулась рука Бога, вложив в неё великую духовную силу - мост между двумя культурами, двумя эрами. И слепому видно, что Константинополь в своём расцвете.
- Нет, не я, - говорит он, делая шаг вперёд. Ему не страшен раскалённый песок, который нещадно жжёт босые ступни Москвы: тень дерева неотступно следует за ним. - Он сам пришёл.
- Врёшь, - смеётся Рим, качая головой. Москва неуверенно пожимает плечами. Он не пришёл, да и его никто не приглашал, просто стало нужно, чтобы он появился - и вот он здесь. Просто так должно быть.
- Должно быть трое, - поясняет Константинополь, подходя вплотную и кладя свою тонкую ладонь на плечо Москвы. - Старость, зрелость и молодость всегда идут вместе.
- А я что... - пугается молодой славянин, чувствуя, как колотится сердце в висках, а тело сковывает пьянящее предчувствие грядущих перемен. Он давно знает, зачем он здесь, но всё ещё ждёт прямого приглашения. Без него ведь нельзя?
Рим медленно исчезает в ослепительных лучах, как стирается прошлое из памяти молодых людей, глядящих только вперёд.
- Москва, третьим будешь? - как старший, он имеет право озвучить приговор. Москва смотрит на его седую голову, на величие, растоптанное восточными варварами, на разграбленное достоинство и растащенную честь, на шрамы, оставшиеся после войн, и морщины, оставшиеся после внутренних распрей.
- Решай скорее, - нетерпеливо подгоняет Константинополь. Он спешит, он не хочет терять ни секунды своего кратковременного величия. Москва чувствует, Константинополь понимает, а Рим знает, что прекрасному Царьграду также суждено погибнуть под натиском неутомимых захватчиков. Впрочем, и им не удержать за собой вечность, но это не та история, что должна сейчас звучать.
- Буду, - говорит Москва.
Время идёт, солнце становится всё более тусклым, а на голове Москвы появляется всё больше седых волос.
- Ну расскажи, а?
Бледный мальчишка, худой и нескладный, с торчащими ребрами и длинными ногами-спичками настойчиво дёргает столицу за рукав. У этого города святого Петра - или святого города Петра? Чёрт бы побрал эту вечную любовь к двусмысленностям - большие серые глаза, точно тяжёлое небо, с каждым днём пропускающее всё меньше и меньше светлых лучей на землю.
- Что значит быть Римом? – задумчиво повторяет вопрос Москва и трёт слезящиеся из-за вечного тяжёлого дыма глаза. - Да тебе всё равно никогда им не стать, хоть ты и назван в честь него, Петербург.
Парнишка хмурится и, резко развернувшись, убегает, обиженно бормоча что-то на ходу. Москва ещё долго ласково смотрит ему в след, а потом отворачивается и вздыхает, закрывая глаза. Он уже чувствует на затылке свинцовый взгляд ещё до поры невидимого чужеземного варвара.
Не бывать ли четвёртому?
Передавайте респект автору)